Башкирский рэпер Алтынай Валитов переехал в США полтора года назад, опасаясь преследования из-за массовых протестов в Баймаке. В интервью проекту "Окно" он рассказал о том, как изменилась его жизнь в последний год, на что он надеется, что думает о происходящем в России и Башкортостане и как относится к вторжению в Украину.
Текст: проект "Окно".
Алтынай Валитов родился 11 апреля 1992 года в деревне Байназарово в Бурзянском районе Башкортостана.
В 2013 году прошел кастинг в проект "Большие танцы" на телеканале "Россия-1", где дошел до полуфинала.
Закончил в Старосубхангулово (районный центр Бурзянского района) профессиональное техническое училище, получив профессию столяра и плотника. Учился в Башкирском республиканском колледже культуры и искусств в Стерлитамаке на отделении эстрадного творчества.
Работал акробатом в составе танцевально-цирковых коллективов в Турции и Египте, а также в коллективе заслуженной артистки Башкортостана и Татарстана Гузель Уразовой.
Участвовал в защите шихана Куштау в 2020 году, выступал в поддержку осужденного башкирского активиста Фаиля Алсынова.
После протестов в Баймаке в январе 2024 года уехал из России из-за угрозы уголовного преследования. После эмиграции артиста из спектакля Башкирского государственного академического театра драмы имени Мажита Гафури убрали его песни.
Сейчас Валитов с семьей живет в США.
"Я наконец получил разрешение на работу"
— Вы с семьей живете в США уже более полутора лет. Как изменилась ваша жизнь за последний год?
— Самое значительное изменение — это то, что я наконец получил разрешение на работу — Work permit. Это произошло месяц назад.
— Как долго вам пришлось его ждать?
— Мы всей семьей подали заявление об этом в мае нынешнего года. Ждали месяца три. Сначала пришло одобрение моей жене Алсу и дочке Амине, а мне всё не приходил и не приходил. Потом от службы гражданства и иммиграции (USCIS) пришло уведомление, что мне нужно переслать отпечатки пальцев. Я пересдал, отправил. Но когда я возвращался с этой процедуры домой, будучи за рулем своей машины, я попал в небольшое ДТП. Ничего серьезного — никто не пострадал; мимо как раз проезжала полиция, они вышли, убедились в этом и сказали, что дальше будет разбираться страховая компания. Полицейские даже протокол не составляли, рапорт не оформляли.
А через месяц мне приходит письмо от USCIS, что они будут вынуждены отказать мне в разрешении [на работу] из-за того, что у меня якобы был арест из-за этого ДТП — и они ждут от меня объяснений по этому поводу. Пришлось с адвокатом ездить в полицейский участок, брать оттуда соответствующие документы, что у меня не было никакого ареста, что я даже в базы полиции не попадал — и отправлять всё это в USCIS. Вот так меня с этим делом мурыжили почти полгода, но в итоге дали разрешение на работу.
— Целое приключение…
— Да. Жена и дочь давно уже получили это разрешение, и я иногда подшучивал над ними: мол, если у них есть разрешение, а у меня нет, то они должны меня кормить.
— А ваша жена устроилась на работу?
— Нет. Моих заработков в крипте вполне хватало, чтобы обеспечивать семье приемлемый уровень существования. Есть машина, взятая в кредит, есть соответствующая кредитная история. Конечно, заработков пока не хватает на жилищную ипотеку — тем более, что без легальной работы ипотеку не дадут. Но всё же я зарабатываю достаточно, чтобы снимать нормальную квартиру — пусть не в центре Лос-Анджелеса, а на окраине, но в приличном районе. Места нам вполне хватает, там вполне комфортно.
— Теперь, когда вы получили разрешение на работу, какие у вас планы? Будете участвовать в кастингах — в кино, в музыке?
— Да, сейчас я уже начал заполнять заявки в такие кастинги, пополнять свое портфолио. Но это пока ещё не профессиональные съемки в кино — для этого нужен хороший английский язык, а мы его пока только учим. В бытовом смысле я могу на английском общаться, но для кино этого недостаточно. Пока же можно начинать с массовок.
— А какие-то большие идеи, планы у вас созрели?
— Как сказать… Каждый день я перед сном о чем-то думаю, мечтаю. Как и у всех, думаю, эмигрантов, у меня два направления таких размышлений. Одно из них — хочется домой, ностальгируешь по дому. Другое — здесь ищешь возможности, за что цепляться. Нельзя же жить только прошлым, нужно двигаться вперёд. И вот каждую ночь с этими мыслями я засыпаю, думая о том, как себя здесь, в Америке, реализовать.
Пока думаю ходить на здешние "Открытые микрофоны", где можно показывать себя американской публике. Я раза два уже так ездил, выступал перед небольшими аудиториями.
— Сочиняли ли вы в последнее время новые песни?
— Пока нет. Я пару своих старых песен перевел на английский, но ещё не выпустил их. В целом, конечно, у меня тоже есть цели, мечты, которые нужно реализовывать. Но мне прежде всего нужно кормить семью, а на это уходит много времени.
"Тут много эмигрантов — и очереди в судах на получение убежища могут растянуться на десятки лет"
— Как обстоят дела с вашим заявлением о получении политического убежища в США? Долго вам придется его ждать?
— Предварительное мастер-слушание у нас уже прошло, в нем участвовал только наш адвокат. Основное слушание назначено нам на 2028 год.
— Так долго еще придется ждать?
— Ну, это еще недолго. Людям, которые ждут рассмотрения своего заявления, как и мы, находясь на свободе, назначают и на 2030 год. Но тут, в США, это нормальное явление — тут много эмигрантов, и очереди в судах могут растянуться на десятки лет.
— У вас в Калифорнии большое татарское и башкирское сообщество. Вы принимаете участие в его жизни? Есть ли у вас какая-то взаимопомощь?
— Сообщество есть, но тут у всех в основном своя жизнь — эмигранты выкручиваются как могут. Взаимопомощь есть, мы стараемся друг друга поддерживать.
Меня, кстати, волнует судьба Загира Мухамедьярова, который всё еще сидит в иммиграционной тюрьме в Луизиане. Мы с ним по телефону периодически созваниваемся, общаемся. Но не знаем, как его вытащить оттуда. Беспокоит то, что, как я слышал, нескольких людей с похожими кейсами недавно депортировали из США в третьи страны.
— Вам, как я понимаю, такая участь не грозит?
— Нет, мы же пересекли границу легально, прошли все интервью "на страх" и так далее, получили, как я уже говорил, разрешение на работу. Можно спокойно жить, работать, учиться и ждать получения политического убежища.
"Моя жена сказала мне: "Мой дом там, где ты". Я от этих слов просто растаял"
— Как ваша семья приспособилась к жизни в эмиграции?
— Ну, дочка у меня еще маленькая: когда мы сюда приехали, ей было всего 8-10 месяцев, она даже не ходила, а ползала на четвереньках. Сейчас она уже бегает, но, конечно, не понимает, наверное, где мы, почему здесь живем.
— А жена?
— В первое время после приезда сюда у меня была очень сильная депрессия. Домой хотелось, я прямо плакал по ночам, так скажем. А жена чувствовала себя нормально, не было видно, что у нее какая-то депрессия. Я спрашивал у неё: "Разве тебе домой не хочется?" И она мне так мудро сказала: "Мой дом там, где ты". Я от этих слов просто растаял. И они меня ещё больше смотивировали строить здесь новую жизнь.
Но, конечно, ей тоже хочется домой. Она скучает по своей маме, иногда говорит мне, что было бы здорово хотя бы иметь возможность съездить в Башкортостан, увидеться с родными.
— Получается, больше она вас поддерживает морально, нежели вы её?
— Да, больше она. Я больше сентиментальный человек, много переживаю. Но я стараюсь, чтобы они были в комфорте, а они стараются, чтобы я мог такой комфорт для них обеспечить.
— Вы часто общаетесь с родными, друзьями в Башкортостане?
— С родными общаемся частенько. Жена у меня чаще общается, например, со своей мамой, с моими родными. У меня это из-за работы получается, к сожалению, реже.
— О чем разговариваете обычно? Какие новости рассказывают родственники?
— Рассказывают про текущую жизнь, про семейные новости, события. Политики не касаемся. Все вообще боятся говорить о политике.
Родные говорят, что хотели бы иметь возможность сюда к нам приезжать, с нами повидаться, но пока такой возможности нет. Мы надеемся, что в скором времени она будет — такая возможность.
"Тревожит рост русского национализма на родине"
— Вы продолжаете следить за "Баймакским делом"?
— Да, но уже не так часто, как раньше. До этого я помогал тем, кто сидит в СИЗО, финансово их поддерживал. Многих, я бы сказал, поддерживал. Хотя, когда мы приехали сюда, у нас ничего не было — ни работы, ни жилья. В крипте у меня тогда всё развалилось, моя прежняя команда со мной побоялась продолжать работать. Тем не менее я поддерживал баймакцев сколько мог.
Но сейчас я немножко отошел от этого. Причина в том, что, когда меня "топила" башкортостанская госпропаганда, говорила, что я, мол, всех призвал выйти на митинг, а сам сбежал, утверждала, что я никому не помогаю, а сам живу в "доме с бассейном", никто из тех, кому я помог, не заступился за меня. Никто не написал, что я поддерживал баймакских узников; даже их родственники, которые ведут их Telegram-каналы. Я, с одной стороны, их понимаю, но с другой стороны — остался такой осадочек, и я немножко отстранился.
Семнадцатого января 2024 года судья Баймакского районного суда Башкортостана Элина Тагирова признала активиста Фаиля Алсынова виновным по ч. 1 ст. 282 УК РФ ("Возбуждение ненависти либо вражды") и приговорила его к четырем годам лишения свободы в колонии общего режима. Гособвинение запрашивало для активиста те же четыре года, но в колонии-поселении.
На оглашение приговора приехало несколько тысяч сторонников Алсынова, которые встретили решение суда с возмущением. На площади перед зданием суда произошли столкновения с силовиками, которые забрасывали протестующих гранатами со слезоточивым газом и избивали их дубинками. Протестующие в ответ закидывали полицию снегом. В итоге силовикам удалось вывезти Алсынова из здания суда только после того, как к ним прибыло значительное подкрепление.
После протестов в Баймаке Следственный комитет возбудил уголовные дела по двум статьям: организация и участие в массовых беспорядках (ч. 1 и 2 ст. 212 УК РФ), а также применение насилия в отношении представителя власти (ч. 1 ст. 318 УК РФ). Фигурантами этих дел стали около 80 человек.
— Кстати, насчет башкортостанских пропагандистов: они пишут, что вы, мол, имели блестящую возможность развиваться в родной республике, собирать тысячные залы зрителей, но вместо этого выступаете перед небольшими группками эмигрантов. Как вы к этому относитесь?
— Да никак. Я уже максимально от этого абстрагировался и не обращаю внимания на то, что они пишут.
— У независимых СМИ, которые сейчас пишут о Башкортостане, в основном три главные темы: война, репрессии и коррупционные дела против чиновников. Что вам бросается в глаза, когда вы читаете новости из республики?
— Конечно, я вижу новости о большом числе погибших на войне из Башкортостана, читаю сообщения о новых репрессиях. А что касается посадок чиновников, то вот есть история с [певцом, директором государственного концертного зала "Башкортостан" в Уфе] Вильданом Яруллиным, которую я не так давно узнал.
Мне рассказали, что когда его арестовали, он попал в одну камеру с баймакцами, в том числе с теми, которые ранее защищали и Куштау. Все же помнят, как он выступал на Куштау в защиту разработок БСК ("Башкирской содовой компании" — "Окно"), пел с "КамАЗа": "Эх, Хабиров, молодец!", после чего он упал в глазах народа. А теперь по иронии судьбы он оказался в камере с защитниками шиханов. Они, конечно, не набросились на него, но подшучивали: "Кто же теперь молодец?"
— Ранее мы вас спрашивали об отношении к войне России против Украины, о том, отразилась ли она на вашем творчестве. Осенью прошлого года вы сказали, что не хотели бы отвечать на этот вопрос. Ответите ли вы на этот вопрос сейчас?
— Я и сейчас не хочу отвечать на этот вопрос. Но, если вы спрашиваете, то скажу: конечно, я не поддерживал эту войну. Я не выступал открыто, не говорил об этом. Но скажу, что когда меня хотели отправить выступать на Донбасс, я отказался, потому что это противоречит моим принципам.
Если говорить в целом про политику, то надежда есть, что всё в конце концов образуется, поскольку этот режим не вечен. То, что народ поддерживает нынешнее правительство, — это только с виду так кажется. Просто те, кто не согласны с властью, не могут говорить открыто, боятся. Но на самом деле из-за какой-то одной искры — даже не политической — ситуация может вспыхнуть, и всё перевернется.
— Что вас еще волнует из происходящего на родине?
— Тревожит рост русского национализма. Я об этом говорил, в том числе и в своем выступлении, после чего мне пришлось уехать. Сейчас в республике очень активны русские националистические движения — в частности, "Русская община". И мне кажется, что если этот режим когда-то рухнет, то в том числе из-за этого русского национализма, чья нынешняя идеология изнутри разрушает нашу страну. В том числе и в Башкортостане это может привести к тому, что из-за этого могут вспыхивать конфликты.
— Год назад в интервью вы так определяли свою миссию: вы хотели "рассказать американцам, всему миру про башкирский народ, про его культуру, историю, про его страдания и чаяния". Есть ли у вас какие-то задумки, как хотя бы приступить к этой миссии?
— Надо сперва кем-то стать, добиться известности, скажем, как артист или актер. Но это сразу не получится — я ведь буквально начал здесь свою жизнь с нуля. Но я мотивирую себя тем, что хотя мне уже и 33 года, есть очень много и актеров, и музыкантов, которым было и за 40, и за 50 лет, но они пришли-таки к своей славе. Поэтому я не теряю эту надежду. Это же мое нутро. Я с детства в этом себя видел, к этому стремился. Не думал, конечно, что судьба меня забросит так далеко от родины. Но если у тебя есть творческие устремления, творческая жилка, это никуда не пропадет.
Оригинал публикации: проект "Окно".
Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
